Новорожденный лес, или Счастливого Рождества.

Langley Vale Centenary Wood, IDruzhinina, December 24, 2024

Спасибо Саймону

Несколько лет назад недалеко от Эпсона в графстве Суррей родился верденский дубовый лес. Пока он скорее напоминает заросший бурьяном и утыканный пластиковыми трубками пустырь. Однако это настоящий лес, а не парк, не сад и не обычные лесопосадки. Он задуман как подлинная дубрава, где дубы станут основой, поддерживая множество других деревьев, ярусов подлеска, полян, лощин и опушек. Если присмотреться, оказывается, что каждая трубка прикрывает молоденькое деревце. Некоторые саженцы уже вытянулись на пару метров, но многие ещё совсем маленькие и едва торчат из высокой травы. Дуб нетороплив — за те пару-тройку сотен лет, которые ему нужны для возмужания, вокруг него сменятся поколения дикой вишни, орешника, каштанов, ясеней и даже буков. Поэтому торчащие из трубок деревца все разные и растут очень густо — между ними едва можно пройти. Дубков пока почти не видно, да и посажены они редко, ведь дубам нужен простор. Так что это действительно лес, просто ещё очень маленький, как новорождённый ребенок, который даже игрушку схватить пока не может. Для дубов годы летят, как для нас недели или даже дни.

Верденский дуб — название не научное, так как это самый обычный в Западной Европе скальный дуб Quercus petraea, растущий почти по всему континенту десятки тысяч лет, с тех пор как отступил последний ледник. И не географическое — до Вердена, что на севере Франции, отсюда пять дней пути, если пешком. Тут дело в истории, похожей на вполне страшную и добрую сказку, как раз подходящую для сочельника.

Городок Верден памятен ужасной, мучительно долгой и практически бессмысленной битвой Первой мировой войны, в которой хоть немцы и проиграли, французы и союзники потеряли столько, что победой такой итог не назвать. В 1916 году две стороны упёрлись друг в друга всеми своими пушками, пулемётами, газом и даже огнемётами. За почти год ада погибло 300 000 человек, и вдвое больше остались искалеченными. От дубового леса вокруг Вердена остались только обгорелые пни, торчащие из залитых грязью воронок от взрывов. Да и те часто бывали фальшивыми — куски стволов прикрывали секретные дозорные башни, так как больше спрятаться было негде.

По легенде, один из переживших Верден британских солдат вернулся домой с желудем в кармане и посадил его в 1919 году в память о погибших в битве друзьях. Так вырос первый верденский дуб. Возможно, это правда, а может быть, таких солдат было много или просто Франция передала желуди на память. Так или иначе столетних верденских дубов по всему острову известно много. Один из них даже рос у нас в Кью, но, к сожалению, его сломал ураган святого Иуды в октябре 2013 года. Дерево было на вид взрослое, но по дубовым меркам его неполные сто лет — это ещё юноша, как и большинство погибших под Верденом военных. К счастью, садовники Кью — немного волшебники — смогли сохранить росток того верденского дуба и посадить его на прежнее место. Надо будет подойти и проведать его. Мимо второго нашего верденского дуба я прохожу часто, он растет на склоне холма около Ротонды, как раз на пути к работе.

Новорождённая дубрава под Эпсоном — Langley Vale Centenary Wood — мемориал Первой мировой войны, где никто не забыт, и в память о каждом участнике есть дерево, а то и несколько.

Langley Vale Centenary Wood, IDruzhinina, December 24, 2024
Langley Vale Centenary Wood, IDruzhinina, December 24, 2024

Когда-то давным-давно, наверное, тысячу лет назад, эта холмистая равнина к югу от Лондона или даже на самой дальней его нынешней границе была покрыта девственным дубовым и буковым лесом. Однако уже в XIII веке тут была ферма, а в XVIII — просто пашня и никакого леса. Когда началась Первая мировая война, в долине устроили тренировочные лагеря для британских войск, отправлявшихся на континент. Тут учились не только стрелять и маршировать, но и замерзать до смерти в ожидании приезда начальства, рыть траншеи, травить противника газом и спасаться от него.

Десять лет назад, в 2014 году, Woodland Trust купил всю эту землю, включая не только поля, на которых стояли лагеря, но и малюсенькие кусочки уцелевшего древнего девственного леса, чтобы восстановить его в память о той первой по всем антирейтингам войне. Среди 180 000 уже посаженных деревьев есть и верденские дубы, но уже во втором поколении — они растут из желудей тех, что посадили ветераны сто лет назад.

Кроме Вердена, лес будет напоминать о многих битвах на суше и о не менее страшном, но коротком Ютландском сражении на море, где британцы сошлись с немцами. И тут не очень понятно, кто именно победил. Британия там потеряла множество кораблей и тысячи жизней, но всё-таки, наверное, выиграла, так как ход войны был переломлен, и Германия уже не восстановилась.

Жаль, что нам невозможно представить, какой будет дубрава под Эпсоном, когда вырастет. За триста лет климат станет ещё теплее и влажнее, что даже хорошо для скального дуба, да и холмы он любит. Думаю, в его дуплах будет достаточно места, и редкие сейчас в Суррее летучие мыши не будут сильно страдать от засилья любимых нами лондонских попугаев. Местные лесники утверждают, что уже сейчас тут укрывается уйма птиц, зверей и редких растений. Мы же видели только эффектный взлёт фазана, яркого даже в тусклых лучах декабрьского заката.

Несмотря на бурьян и ряды пластиковых трубок, новорождённый лес — место сказочное и правильное, особенно под Рождество. “Remembrance and Hope — Память и Надежда”, — написано на памятной скамейке в Кью, сделанной из нашего погибшего верденского дуба. Надежда на то, что через память о миллионах загубленных жизней мы вспомним о лесе и расскажем о нем детям.

This moving video summarises the story of a unique oak tree grown at Royal Botanic Gardens, Kew, and transformed into a commemorative Seat by Gaze Burvill.
Epsom, Merry Christmas 2024
Epsom, Surrey, Merry Christmas 2024

Кью, Суррей, 24 декабря 2024

The Newborn Forest, or Merry Christmas

Langley Vale Centenary Wood, IDruzhinina, December 24, 2024

Thank you, Simon

The Newborn Forest, or Merry Christmas

A Verdun oak forest was born a few years ago, not far from Epsom in Surrey. For now, it resembles a weed-covered wasteland dotted with rows of plastic tubes. Yet it is a forest, not a park, not a garden, and not a wood plantation. It was envisioned as a proper oak woodland, where oaks will form the backbone, supporting a diversity of species, layers, clearings, hollows, and forest edges. If you look closely, you’ll see that each tube shelters a young sapling. The fast-growing trees have already stretched to a few meters, while many are still small, barely visible above the tall grass. Oaks are unhurried — over a couple of centuries, they need to mature, and generations of wild cherry, hazel, chestnut, ash, and beech will come and go around them. That’s why the trees sprouting from the tubes are all different and planted so densely that it’s difficult to walk between them. The young oaks are still almost invisible and sparsely planted because oaks need space. This is indeed a forest, just a very young one — like a newborn child who hasn’t yet learned to grab a toy. For oaks, the years pass like weeks or even days for us.

The name of “Verdun oak” is not scientific, as this is the common sessile oak (Quercus petraea), which has been growing across much of Western Europe for tens of thousands of years, ever since the last glacier retreated. Nor is it geographic — Verdun, in northern France, is a five-day walk from here. It’s about history, one both frightening and hopeful, fitting for Christmas Eve.

The town of Verdun is remembered for its horrific, agonizingly long, and almost meaningless battle during World War I. Although the Germans lost, the French and their allies paid such a price that the outcome could hardly be called a victory. In 1916, the two sides clashed with every weapon they had: artillery, machine guns, gas, and even flamethrowers. Over nearly a year of hell, 300,000 people died, and twice as many were maimed. Only charred stumps of the oak forest surrounding Verdun remained, jutting out of bomb-cratered mud. Even those were often fake — pieces of trunks disguised as hidden observation towers, as there was nowhere else to hide and watch the enemy.

According to legend, one British soldier who survived Verdun returned home with an acorn in his pocket and planted it in 1919 in memory of his fallen comrades. That was how the first Verdun oak grew. Perhaps this is true, or maybe many soldiers did the same, or perhaps France distributed the acorns as a symbol of remembrance. Either way, many centenarian Verdun oaks are known across the UK. One of them grew up in Kew Gardens, but sadly, it was felled by the St. Jude storm in October 2013. Though the tree appeared mature, its almost hundred years made it, by oak standards, still a youth — like most of the soldiers who perished at Verdun. Fortunately, the gardeners at Kew — who are something of magicians — managed to preserve a branch from that tree and grow it into a sapling now planted at the same spot near the Palm House behind the Chinese guarding lions. I should visit it someday and also say hello to the second Verdun oak at Kew, which grows on the hillside near the Rotunda, on my way to work.

The newborn forest near Epsom—Langley Vale Centenary Wood—is a memorial to World War I. Here, no one is forgotten, and a tree, or even several, is planted in memory of each life lost.

Long ago, perhaps a thousand years back, this hilly plain south of London, or at its modern edge, was covered in primeval oak and beech forest. By the 13th century, however, it was farmland, and by the 18th, merely arable fields with almost no traces of forest. When World War I began, the valley became a training ground for British troops heading to the continent. Here, soldiers learned not just to shoot and march but also to freeze to death while waiting for their superiors, dig trenches, and use and survive poison gas.

In 2014, the Woodland Trust purchased the entire area, including not only the fields where the camps once stood but also small remnants of ancient forest that had survived deforestation, with the intent to restore them in memory of that first war, remembered for all the wrong reasons. Among the 180,000 trees already planted are second-generation Verdun oaks, grown from the acorns of those planted by veterans a century ago.

In addition to Verdun, the forest will commemorate many land battles and the equally terrifying but brief Battle of Jutland at sea, where the British and Germans clashed. It’s not entirely clear who won. Britain lost many ships and thousands of lives but likely was a victory, at least the tide of the war turned, and Germany could not recover.

Langley Vale Centenary Wood, IDruzhinina, December 24, 2024
Langley Vale Centenary Wood, IDruzhinina, December 24, 2024

Sadly, we can’t imagine what the oak forest near Epsom will look like when it matures. The climate will be warmer and wetter in three centuries — a good thing for sessile oaks, which also favor hills. I believe their hollows will have room enough, and the now rare bats of Surrey won’t suffer too much from the abundance of our beloved London parakeets. Local foresters claim that even now, the area is home to many birds, animals, and rare plants. All we saw, though, was the dramatic flight of a pheasant, its bright plumage striking even in the dim rays of a December sunset.

Despite the weeds and rows of plastic tubes, the newborn forest is a place both magical and right, especially at Christmas. Remembrance and Hope are inscribed on the main bench at Kew, made from our fallen Verdun oak. I hope that through the memory of millions of lost lives, we will also remember the forest and tell its story to our children.

This moving video summarises the story of a special oak tree grown at Royal Botanic Gardens, Kew, and transformed into a commemorative Seat by Gaze Burvill.
Epsom, Merry Christmas 2024
Epsom, Surrey, Merry Christmas 2024

Kew, December 2024

Альпинистка моя, скалолазка моя

– Entschuldigung! Ist dieses Material langlebig? (Извините, пожалуйста, а это прочный материал?) – обратилась к нам пассажирка нюрнбергского метро, показывая на Никитин рюкзак из тарпа, крепкого блестящего материала, которым покрывают КамАЗы. 

– Да, очень прочный и легкий! – Никита держал доверху набитый рюкзак на коленях. (Разговор шел на немецком.)

– А от дождя защитит? 

– Еще бы! Я с этим рюкзаком в Лондоне в школу хожу! 

–А там сыро…  Я тут такого не видела. Наверное, у нас не продается… Извините за беспокойство! 

– Этот рюкзак я купил в Англии, но мой папа живет в Вене, и у него таких много – он спелеолог. Наверняка и в Германии тоже есть, но в специальных магазинах, – предположил Никита.

– Ein Höleforscher, – вставила я умное слово. 

– Надо же! – удивилась наша попутчица. – Значит, и в горы можно? Он что, и царапаться не будет? Надо такой поискать. 

– А Вы собираетесь в путешествие? – спросил Никита.

– В Колумбию! На 5 000 метров! Мне нужен новый рюкзак – прочный и не очень тяжелый. А лямки удобные? 

– Да, вполне, мы с ним и за продуктами ходим, и, как сейчас, путешествуем. Этот рюкзак хорош на все случаи. 

– Надо будет посмотреть в Jack Wolfskin или в интернете. Можно я сфотографирую? Я купила обычный, но это какая-то ерунда – он уже порвался, не добравшись до гор. 

– А как же Вы так высоко подниметесь? Там, наверное, дышать трудно? Я на Тибетском плато в первые дни задыхалась, а там и четырех тысяч не было, – я напрягла свой немецкий и порадовалась, что меня поняли, несмотря на искры из Никитиных глаз. Видимо, я опять забыла смягчить какое-нибудь «ля», и мой акцент резал его слух.

– Конечно! Мы первую неделю будем адаптироваться в промежуточном лагере, а потом отправимся на восхождение, вся поездка рассчитана на месяц. Вообще я уже поднималась почти на такую же высоту. Это было в Эфиопии, на востоке Африки. Очень трудно было, но потрясающе красиво! 

– Наверное, там было и жарко? Это же Африка! – наивно спросил Никита. – Мам, ты в Эфиопии была?

– К сожалению, я вообще в Африке не была, но мой первый аспирант был из Аддис-Абебы, и он очень страдал от венской жары. Аддис-Абеба – на высоте 2000 метров, там не жарко. 

– Genau, – подтвердила немка, – но высоко в горах очень большие перепады температуры. Ночью все замерзает, а днем может нагреться до 50! 

Продолжая болтать, мы выяснили, что она акушерка, а я вовсе не музыкант, как она предположила, а Никита – австриец. Оказалось, в Эфиопии она была давно, но сейчас решила отправиться в Анды, ведь в 77 лет можно позволить себе делать то, что хочется. Через пару остановок ей надо было выходить, и мы распрощались. Альте фрау встала и отправилась к выходу. Мы заметили на ней горные ботинки и пуховик Marmot.

– Да, – сказал Никита, – что ей Альпы? Холмики какие-то, ерунда! 

Альпинистка вышла, не обернувшись, а мы задумались. Как бы то ни было, эта беседа была легкая и логичная. Не сговариваясь, мы вспомнили вчерашнего молодого высокого брюнета родом из Берлина – хозяина ресторана фландрийской кухни с испанским флагом на логотипе и аргентинским ангусом в меню. Узнав, что я занимаюсь микробиологией (ох уж эта Никитина болтливость!), он отбросил свои дела и присоединился к нашему столику. Вот тут все признаки деменции проявились прямо с первых фраз: и Intelligent design, и «чипирование» РНК-вакцинами, и страшный и непременно духовно-этический вред от ГМО. Мы сбежали до обсуждения неизбежной «победы» искусственного интеллекта над человечеством, так как стало понятно, что до неприемлемой нами политической позиции тут рукой подать, а спорить вовсе не хотелось. Собеседник был исключительно обаятелен, доброжелателен и немного говорил по-русски. Интересно, что все детальки его архаичного мировоззрения не представляют сложной танаграммы, а уютно складываются в одну картину, вернее, карту плоской земли. Сразу видно, что учился наш красавец в Лондоне.

А бабулька в Marmot найдет прочный рюкзак из тарпа, залезет на самую высокую колумбийскую вершину и пошлет этого конспиролога лечиться корой дуба и гомеопатией!

LAVENDELHEUVEL

irina Druzhinina, Auron, France, 2014

A medieval etude

The old trader was going on his everyday usual road to the market to sell his harvest of lavender. He traveled this way around twice a week as he had a big number of lavender fields that were giving him a lot of lavender harvests. When he would sell it, he would not really be concerned as to how it would be used though in Bohemia, where he was born and living, it was usually used for religious rituals, medicine, and perfumes.

“LAVENDELHEUVEL”, Nikita Druzhinina, oil, Nanjing, April 2022

One day, walking on his path to the market that he knew like his own five fingers, he suddenly heard a gallop. It was clearly a gallop of a horse and approaching very fast. And here, from behind him came galloping, on a beautiful dark grey-blue stallion, a knight. The knight slowed down near the trader. The trader did not see many knights in his lifetime as he was quite a lonely man and did not go out to the city often and loved only his dear dog, Matilda. Though he still could remember seeing a whole battalion of dismounted knights at the Battle of White Flowers 24 years ago. He still had a limp from that battle as he had fallen from his own horse and injured his back a little bit. The knight he saw now was perhaps the most elegant thing, apart from his fields of lavender, that he ever saw in his life. The rider was a young man with dark curly hair and bright green eyes. He was wearing a bright red tunic with heraldry on it. He had bright green leather hosen matching his eyes and spurred noble shoes. He as well had yellow gloves decorated with woven flowers. The most outstanding part of his costume was of course his beautiful brown ganache with golden decorated leaves on it and his exquisite dark purple chaperon.

“The old lavender trader” Nikita Druzhinin, 2022, Nanjing, procreate

The heraldry that was displayed on his mighty chest was the one of the Mosenberg Family. The Mosenberg Family was known for their honor and honesty. The old trader knew those of the family personally as he was fighting for them in the Bohemian war, but he did not recognize the man that he was seeing right now in front of him. The man looked down on him with his bright green eyes, out of breath and with a wide smile on his face. He seemed to be in the most delighted mood. The young man looked at the cart that the old man had with him that was filled with lavender with an almost invisible sense of shame and apparently, there was a reason for that. Evidently because, as the old man had noticed as well, the young rider had a bundle of lavender sticking out of his chaperon and another much bigger bunch of them under his right arm. The lavenders really did match the noble man’s chaperon, but the old trader became quite frustrated because it was clearly his lavenders that the young man noticeably did not pay for and just stole from his field. “Oh, noble sire.” Said the old man, “I am afraid that the beautiful lavenders you are carrying at the moment were stolen from one of my fields and that would be most unkind for you not to pay for them as I struggle to feed myself and my dog these days.”

The look of light shame on the knight’s face got more obvious after he listened to what the old trader had said. “My greatest apologies oh old wise man!” replied the knight after a short pause “But look what a beautiful day it is today. Look how the skies shine and everything seems to be in peace and harmony. Look at your lavender fields over there! Look how much joy they bring!” he pointed at a beautiful young girl riding not far from the two men catching up with them. The old trader saw that the girl held in her hands three times as much lavender as the noble knight had. “Look at the beautiful birds looking down at us and laughing at our problems with an elegant flow. Look at the lovely river with fish dancing the dance of love in it. Look at the bees singing their song of hope.” The knight took a short break. “And on this beautiful day, I have taken a bit of your happiness to share it with my beloved Anne.” He pointed at the girl nearing them. “And on this beautiful day, I shall buy even more of your happiness because look how much you got of it, so I shall buy your entire cart.” while saying that the knight was pointing towards the fields of lavender owned by the old farmer and the cart filled with the purple flowers.

The old man was hypnotized by the sheer happiness flushing out of the nobleman. The old trader agreed to sell his entire cart to the knight and by the time Anne arrived on her black huge horse, the knight already dismounted from his horse, gave another pluck of lavender and his horse lead to the girl and took the cart. The beautifully matching pair went on the road looking at each other, laughing and singing. The old trader stood in place watching them until they turned into a valley where they were no more seen. The knight before going on, gave the old trader, as a small compensation for stealing a few of his flowers, a tiny seed that he said would make the trader live forever. The old man did not know what exactly that meant but he took it anyway.

With a strange feeling of joy, the man went back to his home, to his fields. The next day he went out to his flowers and on a hill surrounded by a sea of purple, he planted the small seed. Years went by, the noble knight had already married Anne, who died at childbirth. The knight himself was killed at the Battle of Red Horses a year later after that. The old trader died sometime later after planting the seed, from the plague. The trader’s son, when the seed grew into a beautiful birch tree, decided to carve out on it his father’s name.

Until this day, somewhere in Bohemia, there is an old birch tree that has “IGNATZ DRUZKIY VON LAVENDELHEUVEL’’ carved out on it.

by Nikita Druzhinin, March 2022 (Homework for the German class)

Nikita Druzhinin by Irina Druzhinina, Nanjing, 2021
Nikita Druzhinin by Irina Druzhinina, Nanjing, 2021

Auron

Auron, South France, August 2014, Irina Druzhinina

Несмотря на то, что грустный средневековый этюд “LAVENDELHEUVEL” принадлежит Никите, “Чаинки” все-таки мои. Поэтому я иллюстрирую его так, как мне хочется. (Однако на отдельной страничке, чтобы Никита не сердился.)
Это фотографии из наших спелеоэкспедиций уже почти 10 лет назад. Мы проводили лето (ну, хотя бы его кусочек) на юге Франции, в заброшенном древнем городке Ауроне. Конечно, ни я, ни Никита в пещеры не ходили, на то были спелеологи. Команда собиралась “ля Патроном” – французским ученым-гидроморфологом – и состояла из веселых дяденек и тетенек со всей Европы и преимущественно с учеными степенями. Каждое утро они уходили что-то копать под землей, а мы с Никитой иногда оставались совсем одни в целом городе! Никогда не думала, что можно быть вдвоем в городе и чувствовать себя счастливыми. В Ауроне – можно!

Аурон основали еще римляне. Построенные ими траверсные дороги по склонам Альп и каменные террасы вокруг городского центра (больше, собственно, ничего и нет) до сих пор прекрасно сохранились. Воображение легко рисует просторные римские виллы, но на самом деле их там быть не могло – не позволил бы все-таки довольно суровый горный климат. Жители покинули Аурон еще до Первой мировой войны, так как в этих местах просто закончился лес, который они продавали на спички. Молодежь ушла, а старики дожили по старинке, не проведя в город ни транспорта, ни электричества. Но Аурон – настоящий город времен рыцарей, хоть и совсем крохотный, гораздо меньше Хальштата. В нем есть площадь, дом священника, церковь и кладбище. Несколько сохранившихся средневековых зданий вдоль главной и единственной улицы стоят заколоченные. Местные власти их сохраняют на случай, если объявятся наследники былых владельцев.

Никитина лаванда точно растет в окрестностях Аурона, а зеленоглазый рыцарь мог бы ухаживать за Анной где-то неподалеку. Наши палатки стояли подле обвалившейся стены церковного кладбища на заросшей розмарином полянке. А дикая лаванда и мята росли на альпийских лугах чуть выше.

Запах розмарина нам всегда будет напоминать Аурон, даже если он продается в китайском супермаркете.

Auron, South France, August 2014, Irina Druzhinina
Auron, South France, August 2014, Irina Druzhinina
Auron, South France, August 2014, Irina Druzhinina
Зеленая точка в самом центре фотографии немного правее церкви – наша палатка.
Auron, South France, August 2014, Irina Druzhinina & Akexey Kopchinskiy
Auron, South France, August 2014, Irina Druzhinina & Alexey Kopchinskiy
Auron, South France, August 2014, Irina Druzhinina & Akexey Kopchinskiy
Auron, South France, August 2014, Irina Druzhinina & Alexey Kopchinskiy

Wiener typen: мой выбор

Несмотря на то, что в этом году мои тексты и фотографии явно уступают Никитиным рисункам, я решила добавить свой венский тип – все-таки это мой сайт!

Вена, MuseumsQuartier Wien, 2012

Этот красавец, “Mr. Big” Ilse Haider, возлежал в MuseumsQuartier подле (иначе не сказать) “Leopold Museum”, в котором находится основная венская коллекция Эгона Шиле. Музейный квартал обосновался в бывших царских конюшнях, в которых лошадей не было давно. Однако, когда мы приехали в Вену, там еще оставались жилые дома и какие-то мелкие лавочки. Сейчас вся территория отдана под художественные бутики, галереи, мастерские и, конечно, большие музеи. Прямо за Leopold Museum расположен любимый нами детский музей Zoom, а за ним – моя работа и Никитин детский сад. То есть пройти мимо Mr. Big и Шиле было невозможно.
Однако в этот раз Шиле оказался не виноват! В Вене целый год проходила художественная акция “Nude Men from 1800 to Today“, посвященная красоте мужского тела. Кроме этого Мистера Бига, по всему городу висели роскошные постеры с голыми футболистами, которые, правда, потом частично залепили и закрасили. А Mr. Big уцелел, наверное, потому, что вокруг продавали великолепный пунш, да посетители Leopold Museum и почитатели Шиле и не такое видали.
Многие горожане роптали и даже негодовали на страницах городских газет, а мне очень даже понравилось: и честно, и красиво!

Вена, MuseumsQuartier Wien, 2012. С мистером Бигом
Ну, и еще один типчик, тоже венский и в тему, хотя смысл этой акции остался непонятым. Hernalser Gurtel, Wien, 2016

Мне 47

Очень интересный возраст. Кажется, что и художник, и камера безнадежно ошибаются.

Нанкин, 2021
Ухань, 16. 05. 2021
Говорят, дождь к добру. Тёплый ночной дождь в Ухани (да-да) на день рождения.

На Таобао (TaoBao) есть все, но как до дома донести?

Yadong April 2021

В этот раз мы слегка не рассчитали свои силы. Коробки были очень легкие, но мы никак не могли их унести: через пару шагов все падало. Для пущего веселья у нас с собой были гитара и моя сломанная рука, а Каука очень хотел помочь с немедленной распаковкой. Видимо, мы представляли собой весьма комичное зрелище. В конце концов, дедулька-садовник, вдоволь насмеявшись, предложил довезти наши посылки до дома.

Спасибо! 谢谢!

6 апреля 2021

Дружинина Ольга и Николай Бордовских, Москва 2020
Далеким и родным голубкам желаем счастья! Поздравляем и гордимся! Совет да любовь!
Москва, Аэропорт