Der Wiener Weihnachtstraum, или Праздник по касательной

Моим подругам-немкам – Ире и Кате


В Китае о приближении Рождества (или гораздо более близкого нам Нового года) напоминают первая и еще дорогая, но уже ароматная клубника и гирлянды домашней колбасы, обвивающие любые городские опоры: заборы, деревья, столбы и, конечно, балконы и окна. В нашем волшебном лесу Xianlin это выглядит очень уютно и по-деревенски, в небоскребном центре города – забавно и экзотично.

В кафе у Патрика можно заказать немножко Рождества и выпить вкусного глинтвейна. Однако к сочетанию этого напитка с простым пластиковым стаканчиком пришлось долго привыкать.

Однако эту чаинку я пишу для моей тезки Иры, которая недавно вскользь упомянула, что недолюбливает Рождество. И для Кати, которая тоже немка, и чья рецензия мне очень интересна. Конечно, это же не праздник нашего детства – почему его надо любить? Но, живя в Европе, его нельзя пропустить или не заметить. Как, впрочем, и китайский Новый год, который мы тоже проживаем тут изнутри, выступая в роли сторонних и порой изумленных наблюдателей. Для начала опишу Рождество, потом, возможно, китайский весенний праздник, а затем уже решу, что мне ближе: красные колпачки с белыми помпонами или горы клубники. Хотя ответ известен заранее: духи наших праздников оживают только от загадочной и религиозно нейтральной НОВОГОДНЕЙ елки.

Рождество в Вене – это вовсе не просто праздник незадолго до календарного Нового года, как думают многие, а семь или восемь недель непрерывного действия, начиная примерно со Дня всех святых.

Сначала праздник пробирается в супермаркеты, где внахлест с Хеллоуином (который, кстати, часто обыгрывают как “Hallo, Wien!”) в самом конце октября на прилавках и в контейнерах на подступах к кассам появляется не только рождественская мишура (дядя Миша! Привет!), но и горы ароматных пряностей для выпечки, готовых сладких начинок для пирогов (маковых, ванильных, с изюмом!), всевозможных орехов и затейливых украшений для кексов и пряников. Постепенно город охватывает запах корицы, гвоздики, апельсинов и печеных яблок. От этого вечерами начинает очень хотеться выпить пунша – сладкого чая с ромом и фруктами – или глинтвейна – горячего красного вина тоже с пряностями и фруктами. Первый в сезоне глинтвейн в меню ресторана или кафе обычно удивляет: «Как же так? А где мороженое? Ведь еще лето!» А между тем вдруг осознаешь, что мороженщики, как птицы, уже «улетели на юг», их магазинчики и палатки плотно заколочены или сданы в аренду продавцам итальянских перчаток, шарфов и шапок.

В ноябре в кондитерских отделах всех видов продуктовых магазинов выстраиваются армии шоколадных “дедов-морозов” – святых Николяусов – и их антиподов – злых, рогатых и бородатых, но тоже очень сладких Крампусов. Шестого-седьмого декабря, в день святого Николяуса, сам Николяус и Крампус навещают детей в садиках и школах: примерным мальчикам и девочкам Николяус оставляет сладости, а баловники получают угольки и камушки от Крампуса. Наш опыт показывает, что большинству детей достаются увесистые мешочки подарков от Николяуса, доставленные через своих доверенных лиц – бабушек и дедушек. А Крампусы фирмы Milka или Lindt бывают безжалостно съедены.

В первой половине ноября Рождество в своем материальном проявлении уже заполняет весь город: не только в церквях, но и в магазинах, ресторанах, и в каждой приемной врача, в домоуправлении или банке появляются рождественские, непременно зеленые с красным и золотым, украшения. Даже в университетской уборной можно увидеть еловую веточку с шариком или свечкой! Интересно, кто ее туда кладет? Наверняка не служба уборки.

Рождество – очень коммерческое мероприятие, ставшее таковым от каких-то преимуществ и прав, полученных городскими торговцами лет 700 тому назад для обслуживания ночных церковных служб. По мере роста традиции церковники начали отодвигать пьяненькие и шумные толпы прихожан чуть подальше от богоугодных заведений. Так постепенно образовались рождественские ярмарки, которые в их нынешнем виде существуют лет двести или чуть больше.

Ярмарки в Вене – это в первую очередь непривычный для города гомон толпы, раскрасневшиеся лица местных жителей, густой аромат горячего вина и выпечки. С наступлением же темноты бывает невозможно оторвать глаза от елочных игрушек, искрящихся в огоньках уличной иллюминации. Каждый раз очень хочется купить капельку этой красоты и унести ее домой.

В центре любой ярмарки всегда есть небольшая сцена, на которой с помощью деревянных фигурок изображено рождение Христа (ну, не совсем рождение, а пару дней спустя). Обязателен мотив колыбели с новорожденным младенцем, окруженным людьми и животными. Иногда роль свидетелей выполняют живые ослики, козочки, пони или даже здоровенные бараны. Перед Karlskirche, рядом с нашей работой, для них выстилают соломой лоно летнего фонтана и ставят специальные загончики. Кроме колыбели, на ярмарке обычно есть рождественский венок с четырьмя свечками, которые положено зажигать в каждый адвент (адвенты – это четыре воскресенья до Рождества). В первый зажигают самую большую свечку, во второй – чуть меньше и так далее. Самый большой венок в Вене обычно стоит на Грабене – центральной улице, на которой даже нет ярмарки, но, если оттуда пойти в любую сторону, то через пять минут точно окажешься на одной из них.

Штефансплац, Вена, декабрь 2018 года

Празднование адвентов, в которые устраивается особенно много детских мероприятий, существенно подкрепляет коммерческий оборот на ярмарках. Утомленные и гордые родители с удовольствием вознаграждают себя пуншем за прилежное поведение и ранний подъем в воскресенье.

Центральная ярмарка – наиболее коммерческая и детская, на площади перед Ратушей, – моя ровесница. На псевдоготическом здании XIX века устроен импровизированный Adventskalender: окна закрываются красивыми ставнями с написанными на них цифрами, обозначающими количество дней до праздника. За 24 дня до Рождества открывается окно с цифрой 1, а потом весь декабрь каждый день прибавляется по окошку. К самому празднику открываются самые большие окна с цифрами 23 и 24. В это же время дети получают подобные календари с шоколадками или фигурками лего. Кстати, китаянка Блэки, хозяйка нашей любимой пиццерри в Шианлине, вчера подарила такой календарь Никите, чем вызвала его веселый хохот.

В здании Ратуши по выходным работает очень много детских мастерских, в которых можно месить тесто, печь булочки, что-то шить, вырезать, колотить и красить. Родители, особенно папы, подпирают колонны не только с охапкой детской одежды под мышкой, но и непременно с кружкой душистого глинтвейна. В парке вокруг Ратуши устроены карусели, детские паровозики, кукольные домики, в которых разыгрываются представления. В некоторых парках можно покататься на пони или ослике или посмотреть изделия народных промыслов. Никите особено нравилась мастерская, в которой прямо при тебе из натурального пчелиного воска в огромном чане выплавляли свечи и факелы. Все вроде бы просто, но почему-то очень приятно было наблюдать.

Хотя центральную ярмарку Der Wiener Weihnachtstraum и принято недолюбливать за излишнюю ширпотребность и туристичность, статистика говорит, что из трех миллионов ее посетителей в год только одну шестую часть составляют приезжие. Я думаю, что дело в иллюминации. Тут она особенная, удивительная и никому не приедается, так как всегда есть баланс между традицией и новизной. Огромные деревья около Ратуши украшают фонариками размером с небольшой автомобиль. Одно дерево – в красных сердечках, другое – в снеговиках, третье – в бабочках. Каждый год приятно увидеть что-то любимое с прошлых лет и удивиться новомодному пополнению. Улицы поблизости этой ярмарки тоже очень красивые – у каждой свой стиль и шарм.

А на других ярмарках, расположенных подальше от главных городских достопримечательностей, всегда теснее и уютнее, а доля аборигенов еще выше. То есть в основном Рождество – это все же праздник для горожан. Местные жители не особо связывают посещение ярмарки с самим Рождеством в религиозном смысле, по крайней мере, я такого не встречала. Зайти на ярмарку просто, она всегда открыта, там красиво и приятно пообщаться с тем, кого давно не видел, или остановиться поболтать с коллегами по пути с работы. А с мужем на ярмарке почему-то все время хочется обсудить философские темы.

Рецепт самого вкусного пунша от Карины Претцер, Вена 2018-го

В общем, австрийцы на ярмарки ходят и охотно там пьют. Пьют сладкие горячие алкогольные напитки в десятках разных вариантов. Многие уважают турбопунш (кажется, с водкой для верности), а я люблю классический и не очень сладкий глинтвейн и амаретто-пунш, ну или вишневый. Традиционный же пунш – апельсиновый, его же готовят и для детей, не добавляя рома. Купив пунша, австрийцы ни за что не отойдут от киоска больше чем на несколько шагов. Так и будут толпиться, как пингвины, вокруг. Тепло и уютно. Горячие напитки продают в красивых кружках с названием именно этой ярмарки. За кружку надо заплатить. Потом ее можно взять как сувенир или вернуть и получить деньги.

Пунш или глинтвейн стоит весьма ощутимо – три-пять евро, и кружка столько же. В наши два десятилетия в Вене платить можно было только наличными. То есть, чтобы угостить друзей пуншем, надо заготовить минимум полтинник, а то и сотню, если настроение будет хорошим и к тому же всем захочется перекусить (еды на ярмарках всегда достаточно).

Прямо напротив входа в Ратушу, как бы во главе ярмарки, устанавливают огромную живую елку. Как ни странно, в Вене она обычно украшена простенько, зато около вокзала в Цюрихе елочные игрушки на такой елке сделаны из хрусталя «Сваровски» – австрийского, кстати. Про главную австрийскую елку всегда известно, из какой федеральной земли она привезена и что из нее потом сделают, – например, в каком парке и сколько появится скамеек. Рядом с елкой обычно установлен нижний спил дерева, на котором годичные кольца соотнесены с историей страны и помечены разными событиями. Сколько я ни наблюдала, середина 30-х – конец 40-х не упоминались ни разу: видимо, тогда и елки не росли, да и вспомнить об этом времени особо нечего.  

Интересно, что в канун самого Рождества, иногда даже 23 декабря, ярмарки закрывают. Сейчас, кажется, в рождественские дни работает только центральная, да и то частично. С середины дня 24 декабря город замирает, все закрывается. А 25-го и 26-го не работает вообще ничего – ни магазины, ни музеи, ни рестораны. Открыт только зоопарк: народу там бывает совсем мало, звери всегда веселые, у каждого в вольере – по елке. И пунш с глинтвейном для посетителей в изобилии. Очень рекомендую! В центре же Вены в рождественские дни делать совершенно нечего. Работают некоторые китайские рестораны, и по городу бродят голодные и замерзшие туристы из некатолических стран в поисках развлечений. Слышится какая угодно, но только не «австрийская» речь.

Вечером 24 декабря большинство католиков собираются дома или ходят на службу в церковь – это святая ночь, тихий семейный праздник. Никакого шумного действия или вечеринки быть не может. Кроме того, есть железное правило откуда бы то ни было на Рождество ехать домой (кто что под этим словом понимает). Молодые неженатые пары всегда разъезжаются каждый к своим родителям, а Новый год потом встречают вдвоем или с друзьями. 26 декабря – в День Святого Стефана – Stefanstag (в честь этого святого в центре города построен собор) – принято ходить в гости к бабушкам и дедушкам или к самым близким друзьям, а также обмениваться подарками.

В Вене на Рождество традиционно готовят карпа. Этих рыб очень удачно разводят на дунайских заливных лугах. Однако, возможно, украшение рождественского стола и жилища – даже важнее, чем сама еда. Посуда, скатерти, салфетки, мебель – все должно быть особенным и исключительно красивым. Некоторые украшают не только стол, но и стулья, и всю комнату превращают в праздничный зал. Наши соседи каждый год выдували из стекла елочные игрушки и красиво их расписывали. Что бы ни получилось, изделие признавалось красивым, именным и памятным. В этой же семье мы увидели, как много бывает игрушек: можно выбирать тему года: только олени и колокольчики, только зайчики и шишечки или, например, все сине-лиловое с розовыми крапинками. Конечно, практически у всех есть старые семейные игрушки, переданные из дремучих поколений. У меня, кстати, тоже.

Неотъемлемой частью праздника, конечно, считаются подарки. Бывает так, что на Рождество люди дарят друг другу гораздо более существенные вещи, чем на день рождения. Подарки обязательно должны быть завернуты, а свертки красиво украшены. Особенно прилично сделать самостоятельно что-то красивое и экологичное из подвернувшихся веточек и шишечек и прикрепить это вместе с прошлогодним ангелочком на подарок. Мне говорили, что в семье могут из года в год храниться именные оберточные бумажки, чтобы точно знать, какую кучку подарков кому брать под елкой. Однако и свежие упаковки тоже пользуются спросом. Накануне Рождества по субботам в магазинах – нетипичная для города немыслимая давка и длинные очереди буквально за всем. В последнюю субботу перед Рождеством магазинов лучше избегать – все покупают подарки, и рулоны оберточной бумаги торчат буквально из каждого кармана или сумки.

А 27 декабря все кончается, и горожане начинают выбрасывать еще свежие елки. Исключительно из экологических соображений православные христиане, или те, кому елка почему-то нужна на Новый год, частенько подбирают выставленные в специальные места деревья и уносят домой, чтобы опять сделать их красивыми и щедрыми источниками радости, заботы и семейного уюта. На самом деле, после 23 декабря елку в городе уже не купить ни за какие деньги.

Мы прожили в Вене больше двадцати лет и, конечно, постепенно втянулись в рождественские праздники, хотя мне тогда казалось, что я их не любила. В первые годы мы в основном осваивали и рассматривали ярмарки, ходили на рождественскую службу и в зоопарк, потом постепенно включились в церемонии обмена подарками с австрийцами или другими католиками, а затем уже оказалось, что и сами рождественские дни заполнены встречами с друзьями. Однако наш волшебный семейный праздник – это все равно Новый год: как его встретишь, так и проведешь.

Мне кажется, что похожий текст я писала еще в Вене для этого журнала, так как мама в нем работала. Но это уже история.

Крестоносцы

Дядя Миша из Питера (мой родной дядя!) говорит, что это крестоносцы! Я уверена в его правоте! Они! Дошли и …

Нанкин, где-то в центре, октябрь 2021

Да ну их, эти самолеты!

Жагана, Тибетское нагорье, июнь 2021

– Ну? И зачем ты все это написала?

– Чтобы тебе рассказать.

– Мне можно и так, словами, зачем писать-то?..

Проснувшись утром на верхней полке в купе поезда Нанкин – Ланьчжоу по дороге на Тибетское нагорье в сказочную Жагану (обложка), невозможно не начать вспоминать. Уж очень острое чувство знакомого, но начисто забытого ощущения. Поезд, конечно, совсем другой – тихий, плавный, чистый. Белое белье не имеет запаха, и после него не надо целый день стряхивать с себя что-то белесое мокрой рукой. В китайском поезде комфортно и спокойно, так как безопасно. В тамбуре не пахнет водкой и кислятиной, не бродят подозрительные личности, вместо нетрезвых проводников – наклейки с QR-кодом: если что-то нужно, просканируй и закажи услугу. Кондиционер не шумит, а розетки для любых гаджетов расположены там, где они и нужны.

«А я больше люблю поезда!» – так говорят многие, но потом оказывается, что самые продолжительные перемещения моих собеседников все равно были по воздуху (Катя, ты исключение!).

Последние 25 лет я тоже преимущественно летала. Может, только в Италию иногда добиралась по земле. Когда Никите было шесть месяцев, мы ездили из Вены во Флоренцию на поезде, в спальном вагоне. Помню, это было негигиенично и чрезвычайно неудобно. Хуже – только совершенно жуткий Amtrak из Бостона в Сиракузы на границе с Канадой. Там вообще под столиком в купе оказалось отхожее место. Кстати, это тоже была продолжительная поездка.

Пожалуй, самые частые и относительно длинные для Западной Европы путешествия на поезде были из Вены в Венецию, Верону или Падую. Но это всего лишь восемь часов, и мы часто брали просто сидячие места и только иногда – в спальном вагоне. До Цюриха тоже около восьми часов, то есть просто рабочий день. Однако, оказывается, даже мне есть что вспомнить о настоящих поездах дальнего следования.

Плацкарт в Пояконду за полярным кругом. Первый курс биофака МГУ, летняя практика на Белом море, 1992 год. Пять утра после 35 часов дороги. В Пояконде даже платформы не было, не говоря уже о вокзале. Поэтому поезд не остановился, а только замедлил ход. В тамбуре – гора неподъемных рюкзаков, набитых консервами с тушенкой, шпротами и сгущенкой. Несколько выстоявших полуторадневную пьянку рабфаковцев и несгибаемая сокурсница Мама Даша выкидывают весь наш скарб прямо на пути, гонят спрыгивать нас, замешкавшихся первокурсниц, бережно выгружают тела невыстоявших собутыльников, долго возятся с «бабочкистом» Гришей, который отказывается выходить из поезда без платформы, и – «Осторожно, двери открываются!». Однако высадка была далеко не самым ярким впечатлением того утра. Сначала меня поразил невысокий однокурсник Леша, до этого всю ночь мне рассказывавший, что никогда не женится: он легко повесил мой неподъемный рюкзак на грудь, чтобы «уравновесить» свой, еще более тяжелый – на спине, и к тому же умудрился что-то подхватить руками. (Я тогда просто поразилась его силе, но не представляла, что через пять лет мы поженимся и разведемся почти через тридцать лет после этого утра, несмотря на то, что он по-прежнему будет очень сильным и легко сможет разламывать яблоки на две половники.) Потом было темно-синее, как будто стеклянное, Белое море, по которому мы плыли на ржавом университетском катерке, а потом… мраморные скалы, бороды кустистых лишайников на елях, сосновый бор, выстланный ягелем и усеянный черникой и бесконечный полярный день. Иногда солнце заслоняли тучи, но оно ни разу не скрылось за горизонтом. Невозможно поверить, но у меня есть только одна черно-белая фотография с той практики.

Еще один плацкарт – из Бобруйска в Гомель, наверное, 93-й год. Вернее, это был общий вагон – тот же жесткий и грязный плацкарт, но с большим количеством людей. Мы с мамой вдвоем возвращались от родных моего первого мужа и чувствовали себя крайне некомфортно. Очевидно, мы выглядели «столичными штучками», и на нас оборачивались. Мне было 19, маме – едва за 40. Вдруг единственный вызывающий интерес попутчик – огроменный бородатый дядька с голубыми глазами и в толстенном коричневом свитере – резко вскочил и громко выпалил: «Да, не мылся я пару дней! И что теперь?..» И с грохотом ушел в тамбур до самого Гомеля. Мы и так-то боялись шелохнуться, а после этого были готовы залезть под плацкартную лавку. Видимо, мы невольно на него смотрели, так как он сидел напротив и имел очень яркую, притягивающую взгляд внешность. It was a misunderstanding.

– Что за горы? – проснулся Никита и равнодушно посмотрел на предгорье Тибета. Провинция Ганьсу на северо-западе Китая – узкий коридор между высоченными горами с обеих сторон. Это единственный выход из Китая на запад и соответственно – начало Шелкового пути. – На Кавказ похоже! Я «Мимино» смотрел!

Пожалуй самый частый поезд дальнего следования был Москва – Адлер. Всего 36 часов в дороге (ночь – день – ночь) – и ты на Черном море. Мы ездили и в Сочи, и в Туапсе, и в Адлер, и с родителями перед первым классом, и после многих других, и с английскими спелеологами, и с подружками из университета. Чаще всего это были купе, ни разу – СВ (а-ля первый класс), иногда – плацкарт. Впечатлений немного: не люблю я эти поезда! Ничего там хорошего не было. Грязно, немыслимо трудно «достать» билет, дорого и неудобно. В разгар перестройки, году в 90-м или даже уже 91-м, в самом начале инфляции, мама заработала тысячу рублей на отпуск. Мы ехали с моей троюродной сестрой, маминой подругой и ее мужем. Не доезжая часов пятнадцать до Сочи, поезд встал посреди степи Краснодарского края. «Опять партизаны пути разобрали», – шутили тогда. Стояли долго, поезд раскалился, внутри нельзя было находиться. Жара! Вода быстро кончилась – очень неприятный опыт. Помню напряженную маму с тысячей под мышкой, завернутой в казенное полотенце, стоящую на фоне абсолютно кинематографической картины: поезд с лежащими вокруг людьми. И в таком отпуске тоже ничего особенно хорошего не было. Очереди, невкусная еда, необустроенные пляжи, неминуемая грязь в переходе под железнодорожными путями вдоль пляжа. Для работающей мамы был важен сам его факт и факт наличия тысячи. (Сюжет известный из мультика, хотя у нас вечерних платьев не было, а вот Простоквашино некоторое время все-таки было и называлось оно “деревня Поливановка”.) Хотя нет, был все-таки волшебный момент, когда поезд вдруг выезжал на берег, и дух захватывало от блеска и синевы моря в лучах утреннего солнца. Хоть и знаешь, что так будет, но все равно восторг! Особенно если море с волнами, брызгами и барашками!

В общем, и это морее оказалось синим, как и Красное, и даже Желтое. Интересно, что Синего моря на картах почему-то нет.

Фирменный поезд Москва – Киев всегда чистый и с вышитыми занавесочками на окнах. Было жалко, когда их затыкали за карниз, чтобы не мешали смотреть в окно. В Киеве жили родители, а главное, бабушка того, сильного и “яблочного”, мужа. Интереснее всего было ехать назад: десяток вареных яиц, жареная курица, фаршированная рыба, варенники, ведерко пирожков. Это только часть «легкого перекуса в поезд», которым нас снабжали хлебосольные киевские родственники. После этого можно было неделю не ходить в магазин и еще родителей угощать. Киев – самый вкусный город!

Летом 89-го я ездила на поезде из Москвы в Берлин, кажется, 40 или 45 часов. В Бресте, на западной границе СССР, надо было… менять колеса поезда. Всем пассажирам предписывалось выйти, встать смирно (граница все-таки, пара метров до Польши!) и слушать уютный матерок, на котором общались рабочие, по очереди поднимая вагоны, выбивая из-под них кувалдами какие-то втулки и заколачивая новые. Судя по литературе, это давнишний цирк. И невозможно представить, что вся Россия наконец сделает рельсы уже или вся Европа – шире. Потом, когда жили в Австрии, мы пару раз ездили из Вены в Москву или Киев, но эти поездки ничем не запомнились.

Пока писала, думала: “А почему я не хочу ничего вспоминать о безукоризненных австрийских поездах ÖBB, в которых хоть и невозможно переночевать (по нынешней Австрии дольше шести часов никак не проехать), но ужасно удобно путешествовать и пересаживаться?” Да потому, что там все в порядке! Кроме того, я всегда была on duty: и рулевым, и штурманом, и стрелочником, на которого сыпались все шишки. Хотя кукольный Schneebergbahn в Puchberg am Schneeberg я, пожалуй, все-таки очень люблю. И станцию Hallstatt на другой стороне озера, напротив самого Хальштатта, тоже.

Пухберг у Шниберга, Никита и Жиан, лето 2018 года.
Вид на Пухберг со Шниберга. Это самая высокая гора в окрестностях Вены. Тут последние отроги Альп спускаются к Дунаю.

Нынешняя Австрия – страна маленькая и повсеместно покрытая густой сетью железных дорог, даже в Альпах.  Профессиональные кондукторы ÖBB гордятся тем, что знают все остановки поездов и соответственно помнят практически все сколько-нибудь заметные населенные пункты. Они обычно весело расхаживают по поезду (часто состоящему всего из пары вагонов), сверяют электронные билеты с паспортами и комментируют, кто откуда родом, подражая разным выговорам “австриского”. Только загадочная Balasсhikha в моем австрийском паспорте неминуемо вызывала ступор и недоумение: “Wo bist du geboren?” – переспрашивали они меня, искренне удивляясь, что такой альпийский город им неведом.

Старинный поезд, поднимающийся из Пухберга на Высокий Шниберг по железной дороге с тремя рельсами (один зубчатый, его видно на снимке).

Пара миллиардов лун

Совершенно невозможно не фотографировать полную луну на чистом небе теплой сентябрьской ночью. Наверняка за эти несколько дней жители Поднебесной сделали несколько миллиардов таких снимков… Это неважно: она одна и зачаровывает.