Подростка или трудно уговорить пойти к парикмахеру, или невозможно оттуда вытащить незеленым. После долгих уговоров Никита согласился сходить к нашему единственному на всех понаехавших колористу Стивену с целью соорудить подобающую художнику прическу (смотри выше). Хоть мы и показали образец, секрет укладки пятнадцатого века остался неразгаданным. Вместо этого получился модный балаяж. Никита пожал плечами и нахлобучил бандану.

Хорошо, что обошлось без чубчика.

На обложке: Альбрехт Дюрер, “Автопортрет в одежде, отделанной мехом“, 1500, Старая Пинакотека, Мюнхен.

Никита с мамой, кажется, ходили в Старую Пинакотеку, а я там, к сожалению, не побывала. Зато Нюрнбергский музей Дюрера помню еще из далеких 90-х.

Из переписки с другом:

Вспомнила! В 1998 году моя первая конференция, на которую я поехала из Австрии, была в Париже. Я тогда еще сильно была под «Окаянными днями» и «Легким дыханием», Берберовой, Ходасевичем и Мережковскими-Гиппиусами. Ну и, конечно, сбежала с сессии и пошла на rue Jacques Offenbach смотреть на окна, где жил Бунин, а потом – в русскую церковь на rue Daru, в которой их всех отпевали. Холодный ноябрьский дождь, я промокла и замерзла, поэтому осталась в церкви на службу (это единственная моя целая служба). В маленькой церкви было много бабулек, на вид совершенно французcких, уж точно не имеющих ничего общего с Россией 1998 года. Помню шарфы в тон клетчатым юбкам, узкие очки в прозрачной оправе, элегантные зонтики. А разглядывала я их из-за поразившего меня чистого русского языка, на котором они мирно болтали друг с другом всю службу… Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, почему мне так непривычно: они говорили без акцента и без сленга, в их речи не было идиом из советских фильмов или мультиков. Кстати, даже поп говорил понятно и красиво. До сих пор кажется, что тогда я и с Буниным встретилась.

А на обложке поста – очень похожая церковь в Вене, но в нее я за 20 лет ни разу не зашла. Только проходила мимо по пути в посольство России или Китая (они расположены совсем рядом).