«Ранним вечером накануне Дня всех святых в нашу дверь обычно стучались детишки-дошколята в масках чертиков, с хвостиками и рожками. Стоя на пороге моего дома, карапузы робко оглядывались на кипарисы вдоль ограды сада, тем самым выдавая присутствие родителей, старавшихся быть невидимыми в ранних осенних сумерках. У меня всегда была заготовлена корзинка конфет и сладостей. Завидев угощение, «нечистая сила» вспоминала о своих нарисованных шрамах, страшных клыках и пауках на шапках и немедленно переставала смущаться. А я, разумеется, каждый раз искренне пугался: а вдруг они захотят войти? В последние годы звонков в дверь в этот день стало заметно больше – дети мигрантов не интересовались моей корзинкой, но настойчиво просили денег. Пришлось добавить монетки к шоколадкам и смотреть, кто пришел, прежде чем предлагать выкуп за спокойствие. Однако вчера я прекратил свой вклад в празднования Хеллоуина, повесив на калитку листок бумаги с надписью: «Kein Halloween! Covid». И это сработало: нас никто не тревожил».
Проснувшись утром на верхней полке в купе поезда Нанкин – Ланьчжоу по дороге на Тибетское нагорье в сказочную Жагану (обложка), невозможно не начать вспоминать. Уж очень острое чувство знакомого, но начисто забытого ощущения. Поезд, конечно, совсем другой – тихий, плавный, чистый. Белое белье не имеет запаха, и после него не надо целый день стряхивать с себя что-то белесое мокрой рукой. В китайском поезде комфортно и спокойно, так как безопасно. В тамбуре не пахнет водкой и кислятиной, не бродят подозрительные личности, вместо нетрезвых проводников – наклейки с QR-кодом: если что-то нужно, просканируй и закажи услугу. Кондиционер не шумит, а розетки для любых гаджетов расположены там, где они и нужны.
«А я больше люблю поезда!» – так говорят многие, но потом оказывается, что самые продолжительные перемещения моих собеседников все равно были по воздуху (Катя, ты исключение!).
Последние 25 лет я тоже преимущественно летала. Может, только в Италию иногда добиралась по земле. Когда Никите было шесть месяцев, мы ездили из Вены во Флоренцию на поезде, в спальном вагоне. Помню, это было негигиенично и чрезвычайно неудобно. Хуже – только совершенно жуткий Amtrak из Бостона в Сиракузы на границе с Канадой. Там вообще под столиком в купе оказалось отхожее место. Кстати, это тоже была продолжительная поездка.
Пожалуй, самые частые и относительно длинные для Западной Европы путешествия на поезде были из Вены в Венецию, Верону или Падую. Но это всего лишь восемь часов, и мы часто брали просто сидячие места и только иногда – в спальном вагоне. До Цюриха тоже около восьми часов, то есть просто рабочий день. Однако, оказывается, даже мне есть что вспомнить о настоящих поездах дальнего следования.
Плацкарт в Пояконду за полярным кругом. Первый курс биофака МГУ, летняя практика на Белом море, 1992 год. Пять утра после 35 часов дороги. В Пояконде даже платформы не было, не говоря уже о вокзале. Поэтому поезд не остановился, а только замедлил ход. В тамбуре – гора неподъемных рюкзаков, набитых консервами с тушенкой, шпротами и сгущенкой. Несколько выстоявших полуторадневную пьянку рабфаковцев и несгибаемая сокурсница Мама Даша выкидывают весь наш скарб прямо на пути, гонят спрыгивать нас, замешкавшихся первокурсниц, бережно выгружают тела невыстоявших собутыльников, долго возятся с «бабочкистом» Гришей, который отказывается выходить из поезда без платформы, и – «Осторожно, двери открываются!». Однако высадка была далеко не самым ярким впечатлением того утра. Сначала меня поразил невысокий однокурсник Леша, до этого всю ночь мне рассказывавший, что никогда не женится: он легко повесил мой неподъемный рюкзак на грудь, чтобы «уравновесить» свой, еще более тяжелый – на спине, и к тому же умудрился что-то подхватить руками. (Я тогда просто поразилась его силе, но не представляла, что через пять лет мы поженимся и разведемся почти через тридцать лет после этого утра, несмотря на то, что он по-прежнему будет очень сильным и легко сможет разламывать яблоки на две половники.) Потом было темно-синее, как будто стеклянное, Белое море, по которому мы плыли на ржавом университетском катерке, а потом… мраморные скалы, бороды кустистых лишайников на елях, сосновый бор, выстланный ягелем и усеянный черникой и бесконечный полярный день. Иногда солнце заслоняли тучи, но оно ни разу не скрылось за горизонтом. Невозможно поверить, но у меня есть только одна черно-белая фотография с той практики.
Еще один плацкарт – из Бобруйска в Гомель, наверное, 93-й год. Вернее, это был общий вагон – тот же жесткий и грязный плацкарт, но с большим количеством людей. Мы с мамой вдвоем возвращались от родных моего первого мужа и чувствовали себя крайне некомфортно. Очевидно, мы выглядели «столичными штучками», и на нас оборачивались. Мне было 19, маме – едва за 40. Вдруг единственный вызывающий интерес попутчик – огроменный бородатый дядька с голубыми глазами и в толстенном коричневом свитере – резко вскочил и громко выпалил: «Да, не мылся я пару дней! И что теперь?..» И с грохотом ушел в тамбур до самого Гомеля. Мы и так-то боялись шелохнуться, а после этого были готовы залезть под плацкартную лавку. Видимо, мы невольно на него смотрели, так как он сидел напротив и имел очень яркую, притягивающую взгляд внешность. It was a misunderstanding.
– Что за горы? – проснулся Никита и равнодушно посмотрел на предгорье Тибета. Провинция Ганьсу на северо-западе Китая – узкий коридор между высоченными горами с обеих сторон. Это единственный выход из Китая на запад и соответственно – начало Шелкового пути.– На Кавказ похоже! Я «Мимино» смотрел!
Пожалуй самый частый поезд дальнего следования был Москва – Адлер. Всего 36 часов в дороге (ночь – день – ночь) – и ты на Черном море. Мы ездили и в Сочи, и в Туапсе, и в Адлер, и с родителями перед первым классом, и после многих других, и с английскими спелеологами, и с подружками из университета. Чаще всего это были купе, ни разу – СВ (а-ля первый класс), иногда – плацкарт. Впечатлений немного: не люблю я эти поезда! Ничего там хорошего не было. Грязно, немыслимо трудно «достать» билет, дорого и неудобно. В разгар перестройки, году в 90-м или даже уже 91-м, в самом начале инфляции, мама заработала тысячу рублей на отпуск. Мы ехали с моей троюродной сестрой, маминой подругой и ее мужем. Не доезжая часов пятнадцать до Сочи, поезд встал посреди степи Краснодарского края. «Опять партизаны пути разобрали», – шутили тогда. Стояли долго, поезд раскалился, внутри нельзя было находиться. Жара! Вода быстро кончилась – очень неприятный опыт. Помню напряженную маму с тысячей под мышкой, завернутой в казенное полотенце, стоящую на фоне абсолютно кинематографической картины: поезд с лежащими вокруг людьми. И в таком отпуске тоже ничего особенно хорошего не было. Очереди, невкусная еда, необустроенные пляжи, неминуемая грязь в переходе под железнодорожными путями вдоль пляжа. Для работающей мамы был важен сам его факт и факт наличия тысячи. (Сюжет известный из мультика, хотя у нас вечерних платьев не было, а вот Простоквашино некоторое время все-таки было и называлось оно “деревня Поливановка”.) Хотя нет, был все-таки волшебный момент, когда поезд вдруг выезжал на берег, и дух захватывало от блеска и синевы моря в лучах утреннего солнца. Хоть и знаешь, что так будет, но все равно восторг! Особенно если море с волнами, брызгами и барашками!
В общем, и это морее оказалось синим, как и Красное, и даже Желтое. Интересно, что Синего моря на картах почему-то нет.
Фирменный поезд Москва – Киев всегда чистый и с вышитыми занавесочками на окнах. Было жалко, когда их затыкали за карниз, чтобы не мешали смотреть в окно. В Киеве жили родители, а главное, бабушка того, сильного и “яблочного”, мужа. Интереснее всего было ехать назад: десяток вареных яиц, жареная курица, фаршированная рыба, варенники, ведерко пирожков. Это только часть «легкого перекуса в поезд», которым нас снабжали хлебосольные киевские родственники. После этого можно было неделю не ходить в магазин и еще родителей угощать. Киев – самый вкусный город!
Летом 89-го я ездила на поезде из Москвы в Берлин, кажется, 40 или 45 часов. В Бресте, на западной границе СССР, надо было… менять колеса поезда. Всем пассажирам предписывалось выйти, встать смирно (граница все-таки, пара метров до Польши!) и слушать уютный матерок, на котором общались рабочие, по очереди поднимая вагоны, выбивая из-под них кувалдами какие-то втулки и заколачивая новые. Судя по литературе, это давнишний цирк. И невозможно представить, что вся Россия наконец сделает рельсы уже или вся Европа – шире. Потом, когда жили в Австрии, мы пару раз ездили из Вены в Москву или Киев, но эти поездки ничем не запомнились.
Пока писала, думала: “А почему я не хочу ничего вспоминать о безукоризненных австрийских поездах ÖBB, в которых хоть и невозможно переночевать (по нынешней Австрии дольше шести часов никак не проехать), но ужасно удобно путешествовать и пересаживаться?” Да потому, что там все в порядке! Кроме того, я всегда была on duty: и рулевым, и штурманом, и стрелочником, на которого сыпались все шишки. Хотя кукольный Schneebergbahn в Puchberg am Schneeberg я, пожалуй, все-таки очень люблю. И станцию Hallstatt на другой стороне озера, напротив самого Хальштатта, тоже.
Высокий Шниберг, Нижняя Австрия, лето 2018 годаПухберг у Шниберга, Никита и Жиан, лето 2018 года.Вид на Пухберг со Шниберга. Это самая высокая гора в окрестностях Вены. Тут последние отроги Альп спускаются к Дунаю.
Нынешняя Австрия – страна маленькая и повсеместно покрытая густой сетью железных дорог, даже в Альпах. Профессиональные кондукторы ÖBB гордятся тем, что знают все остановки поездов и соответственно помнят практически все сколько-нибудь заметные населенные пункты. Они обычно весело расхаживают по поезду (часто состоящему всего из пары вагонов), сверяют электронные билеты с паспортами и комментируют, кто откуда родом, подражая разным выговорам “австриского”. Только загадочная Balasсhikha в моем австрийском паспорте неминуемо вызывала ступор и недоумение: “Wo bist du geboren?” – переспрашивали они меня, искренне удивляясь, что такой альпийский город им неведом.
Старинный поезд, поднимающийся из Пухберга на Высокий Шниберг по железной дороге с тремя рельсами (один зубчатый, его видно на снимке).
