Author: druzhinina

К сожалению, за два года я выучила совсем немного иероглифов. Легче всего запоминаются имена, так как тут я хотя бы знаю произношение. Например, полное имя моего аспиранта – Гао Ренвей, но все зовут его только по фамилии – Гао (高). Как и многие другие, этот иероглиф описывает сразу несколько понятий, в том числе всё высокое и дорогое. Например, его можно найти в обозначении высокоскоростной железной дороги и в титулах знатных особ.

В Китае, в отличие от Японии, на китайский язык переводится буквально всё, включая имена собственные, научные термины, латинские названия лекарств и живых организмов. В инструкции к шипучему аспирину, произведённому немецкой фирмой «Bayer», не найти привычных и успокаивающих «salicylic acid» или «mg». Арабские цифры, правда, иногда попадаются, но чаще всего и числа написаны иероглифами. Конечно, это трудно для нас, но мы так и так ничего не понимаем и переводим всё подряд. Больше лаоваев (иностранцев) от этого страдают сами китайцы. Посудите сами: как бы мы обходились со «священной доской» вместо Hollywood и «улицей со стеной» вместо The Wall Street? Для перевода имён, которые ничего путного не обозначают, иероглифы подбираются просто по созвучию и без особых правил. Однако тут есть тонкость: одинаковое или сходное произношение может быть у иероглифов с совершенно разными значениями. Поэтому, в зависимости от отношения переводчика, одно и то же имя может оказаться прекрасным бутоном лотоса или желтым земляным червяком. А уж названия фирм и продуктов точно сочиняются творчески. Я наблюдала этот процесс, когда посещала фирму, производящую удобрение. Директор, его заместители и профессор, с которым я приехала, устроили что-то в стиле передачи «Поле чудес», подбирая сочетание иероглифов для названия нового продукта, увлечённо и шумно объясняя мне значение каждого символа. В итоге получилась благозвучная торговая марка, если написать латиницей, и что-то типа «аромат утренней росы», если читать на китайском. Задача – подобрать иероглифы так, чтобы они давали нужное произношение и в то же время не обозначали ничего неподобающего, а, наоборот, читались романтически и красиво. Вот мой любимый пример: если перед 高 «гао» поставить иероглиф 凡 – «все» (произносится как «фан» «=fán») , то получается Фангао или всё высокое или вообще чрезвычайно достойное внимания: 凡高 – Винсе́нт Ван Гог (Van Gaugh).

Рассматривая детский журнал о мировых знаменитостях, я думала о том, как трудно китайским студентам. Если я спрошу их, знают ли они постулаты Коха, лежащие в основе экспериментальной микробиологии, они точно ответят, что нет, никогда не слышали. Я приду в ужас, приготовлю лекцию, буду два часа объяснять и показывать, чтобы они вдруг сказали: «Так ведь это же постулаты Коха! Конечно, знаем!»

По картинкам из этого журнала я выучила иероглифы «да» 达 – «богатый», «эр» 尔, который может переводиться как «ты» или «Вы», и «вен» 文 – «культура», «текст» или «язык» . А в сумме получается 达尔文, или Дарвин! Конечно, он был богатым и культурным. В этом случае всё вроде бы правильно, «даэрвен» все-таки напоминает Дарвина, но очень часто итоговое слово получается вовсе несозвучным.

В журнале есть портреты Гагарина, Пушкина, Форда и даже Вольтера, но нет их настоящих имён! Поэтому абсолютное большинство даже бегло говорящих по-английски китайцев с огромным трудом распознаёт такие слова, как Mozart, Leonardo Da Vinci или Alfred Nobel. И уже неважно, написано это или произносится устно, в любом случае – непонятно. Конечно, они знают этих людей, но под совершенно другими именами! Что же говорить о терминах и химикатах? А обсуждение фильмов или артистов неминуемо заходит в тупик, так как невозможно указать ни на название, ни на имена, а приходится пересказывать сюжет.

Мне кажется, что язык и есть Великая Китайская стена, архаичная и непреодолимая. Она не защищает, а превращает Китай в отдельную планету и долго ещё не позволит «догнать и перегнать», несмотря на огромные успехи, неимоверные усилия и многие жертвы.

И не надо жаловаться на засилие заимствованных слов в русском языке! Язык – это не древняя реликвия на стене и не защитный доспех, а живой инструмент, помогающий общаться и понимать смысл вещей. «Nomina si nescis perit cognitio rerum», как говорил Линней, а он знал в номенклатуре толк.